А вот как было на войне, мне
мужик один рассказывал. Пришли,
короче, гады немцы и завоевали весь
город. А все конкретные партизаны
убежали в лес, там запрятались и
сидят. И вот они, значит, сидят, а тут
у них сгущенка кончилась. И тушенка
кончилась. И хлеб весь кончился. И
сало кончилось. И картошка
кончилась. И огурцы кончились
соленые домашние. И повидло
кончилось. И колбаса кончилась. И
беломор они весь скурили - короче,
как дальше жить. И вот они начинают
совещаться, чтобы разведчика в
город послать, потому что ну короче.
А разведчик идти обламывается.
Говорит: ну, что вы, чуваки, в натуре?
Там же немцы, они же меня убьют и
съедят. Это же гады немцы, они же
любого партизана на раз выкупают,
что он партизан, и сразу вяжут без
разговоров. А главный партизан
говорит: без измен, чувак! Слы,
чувак, в натуре: без измен! Это все
чисто гонево, что они такие врубные,
а на самом деле они, ну, ты
понимаешь. Короче, надень, братишка,
темные очІчьки, зашифруйся
слегонца, и никто тебя не выкупит,
что ты партизан. И ходи немножко
ровнее, и это. Да... Ага! За базаром
следи, короче. А лучше вобще молчи,
и, главное, смеяться не надо, понял?
Нету там, в натуре, ничего смешного.
Ну, подумаешь, ну, немцы. Ну, ходят,
ну, по-немецки говорят... В конце
концов, у каждого своя шиза, и
нечего с них смеяться. Они, может
быть, тоже с нас смеются. Ну, так они
же по-цывильному смеются, а не так:
ГЫ-ГЫ-ГЫ! А ты лучше вобще не смейся,
и за базаром следи, и никто тебя не
выкупит.
Разведчик говорит: это как-то
сильно поморочено. И не смейся, и за
базаром следи, и ходи ровнее... Это ж
каким монстром надо быть, в натуре.
И еще темные очочки. Так они же меня
по очочькам сразу и выкупят, что я
партизан конкретный. А главный
партизан говорит: не ссы, чувак,
никто тебя не выкупит. А разведчик:
а ты уверен, что никто меня не
выкупит? А главный говорит: сто
процентов уверен. Что тебя никто не
выкупит, если ты сам не спалишься. А
разведчик ему отвечает: ну, вот,
если ты уверен, что не спалишься. А я
за себя ни хера не уверен. Ты, если
уверен, бери мой рюкзак и иди туда
сам, если ты уверен, что ты не
спалишься. Потому что ты на меня
посмотри и на себя посмотри, кто из
нас более по-цывильному выглядит.
Тут все партизаны начинают на
главного наезжать: в натуре, Славик,
в натуре! У тебя одного из нас
цывильный вид сохранился, и по
прикиду, и вобще. И, короче, с такого
коллективного наезда дружно
выписывают главного в разведку.
Дают ему рюкзак, собирают бабки,
суют в карман пакаван килограмма на
два. И выписывают его в разведку.
И вот он идет по шпалам в город.
Потому что ночь кругом, дизеля не
ездят, а он идет себе по шпалам.
Идет, значит, он идет, и вдруг
только: хлоп! хлоп! хлоп! Кто-то его
сзади по жопе хлопает. А он идет и
думает: и кто это там меня хлопает?
По жопе? Турист, наверное. Нет,
наверное, точно турист. Турист, бля.
Идет, короче, сзади, и по жопе
хлопает, чтобы я обернулся. А я вот
не обернусь. В натуре, какой мне
понт оборачиваться? Без понтов, в
самом деле: ходят тут всякие
туристы галимые, а я еще буду на
каждого оборачиваться. Вот это мне
больше делать нечего, только идти и
на туристов оборачиваться. И идет
дальше, не оборачивается.
Тут его опять сзади по жопе: хлоп!
хлоп! хлоп! А он идет и думает: нет,
это уже не турист. Турист
нормальный уже давно бы обломался.
Это все-таки медведь. Большой такой
медведь, килограмм на триста. Идет
сзади и хлопает. Хлопает, бля, и
хлопает! Сейчас вот обернусь, пошлю
его на хуй и дальше пойду.
И вот он оборачивается и говорит:
"Медведь, иди на хуй!" Смотрит,
а там паровоз. Уперся ему носом в
жопу и гудит, аж разрывается. А с
кабины машинист знакомый
высовывается. Кричит: Эй, партизан!
Куда собрался?
Партизан ему говорит: в город иду. В
разведку. А машинист говорит: ну, ты,
в натуре, умом поехал! Там же гады
немцы, они же тебя сразу повяжут. А
партизан говорит: не грузи. Ничего
они меня не повяжут, я же смотри как
зашифровался. Прямо как цывильный
гражданин, и по прикиду, и вобще. А
машинист говорит: цывильные люди
паравозы жопами не останавливают. А
партизан говорит: еще и как
останавливают! То ты просто
цывильных людей не знаешь. Ты лучше,
давай покурим, а потом ты меня в
город отвезешь, а то я задолбался
уже идти. Иду, блин, как дурак
последний, уже три часа подряд, а
тут еще кто-то по жопе хлопает:
знаешь, как раздражает! Машинист
говорит: ладно, давай покурим.
Короче, приезжают в город оба в
хорошем настроении и идут в гости к
подпольщикам. А подпольщики сидят у
себя в подполье и пишут воззвание к
народу. Уже неделю пишут, и все без
понтов. То у них гитара попсуху
конкретную гонит, то вокалист
лажает, то барабаны что-то левое
стучат, прямо как об стенку горохом.
Короче, школьная самодеятельность.
А им же хочется крутое воззвание,
чтобы как Боб Марли, или Питер Тош,
или хотя бы как Джа Дивижын. А у них
ни хера не получается. И вот они в
депресняке уже неделю, синячат
по-черному, ну, конечно. И пишут свое
воззвание. А тут к ним в гости
приходит партизан с воот таким
пакаваном ганджа. И говорит:
обломайтесь, чуваки, давайте
покурим.
И вот они покурили, а потом взяли
инструменты и как начали
оттягиваться! В полный рост! Такое
воззвание пошло, куда там тому Бобу
Марли! А тут соседи, суки, услышали,
и сразу гадам немцам позвонили:
приезжайте, у нас тут среди ночи
шумят, хулиганят, спать не дают.
Приезжают, короче, немцы. И говорят:
ну, вас, подпольщиков, мы уже знаем.
И последний раз предупреждаем:
смотрите, короче, у нас. И тут они
замечают партизана. И говорят: а это
еще кто такой? А подпольщики
говорят: это братишка из Миргорода
приехал, в институт поступать. А
немцы: знаем мы ваших братишек! Это
же, по глазам видно, что партизан.
Короче, говорят, одевайся, парень, и
поехали с нами в гестапо.
Приезжают они в гестапо и говорят
Мюллеру: вот, короче, партизана
привезли. А Мюллер говорит: о, клево!
Партизана привезли! Сейчас мы его
будем пытать. А партизан говорит:
ну, ты, начальник, в натуре, бля,
садист! Чуть что, так сразу и пытать!
Давай лучше покурим. А Мюллер
говорит: покурить мы всегда успеем.
Ты давай рассказывай, где твои
партизаны прячутся. Партизан
задумался, и вдруг говорит: во!
Вспомнил! В лесу они прячутся. А
Мюллер говорит: ты давай
конкретнее, конкретнее давай, а то в
лесу, мы и сами знаем, что они в лесу.
Партизан еще раз подумал и говорит:
ну, знаешь, короче. Вот это как в лес
зайдешь, так сразу направо
чуть-чуть, а потом на просеку и
прямо, прямо, прямо, прямо, прямо...
стоп! Там же где-то еще раз свернуть
надо. Та, ладно, короче, по просеке,
это галидор сплошной, там вобще
короче дорога есть, только это надо
вспомнить... Сейчас, короче, покурим,
и я все нормально вспомню. А Мюллер
говорит: не! Курить мы не будем, а
будем мы тебя пытать. Тогда ты точно
сразу все вспомнишь. И перестанешь
тут мозгоебством заниматься.
А партизан ему говорит: ну, ты,
начальник, в натуре, гонишь. Ты же
мужик нормальный, что ты, в самом
деле, прямо как фашист какой-то?
Пытать, пытать... Ну, на, вот! пытай
меня, сволочь немецкая! режь меня на
части! ешь меня с гамном! мне все по
хуй! я партизан! я твоего гитлера в
рот ебал! И не дожидаясь, пока его
начнут пытать, хватает, короче, со
стола мойку и начинает коцаться.
Тут все гады немцы на измене
хватают его за руки, забирают мойку
и говорят: успокойся, чувак! Давай
лучше, в самом деле покурим. А он
орет: суки! фашисты! маньяки
конченые! -- и пытается себе трубы
зубами перегрызть. Тут гады немцы
привязывают его к стулу, так он
вместе со стулом на пол падает и
начинает об ц